На культурном фронте  

За бесконечной чередой хозяйственных дел Демиховский не уставал уделять большое внимание культурному развитию в Северной Осетии. В частности, он старался поддержать национальные издания. И это была системная, кропотливая работа. Уже в 1933 году газеты «Растдзинад», «Арыгон большевик» и «Сурх-Дигора» повысили свои тиражи в среднем в полтора раза. Таких впечатляющих результатов не добилась больше ни одно национальное образование на всем Северном Кавказе, и Северной Осетии было вручено переходящее Красное знамя крайкома ВКП (б) и Союзпечати.

Надо было развить успех. И бюро Северо-Осетинского обкома партии добилось в крайкоме ВКП (б) согласия на увеличение формата «Растдзинада» и отпуска на эти цели соответствующего количества бумаги, доведя тираж газеты до 12 тыс. экз. Кроме того, редакция была серьезно укреплена кадрово: на должность ответственного секретаря партия направила редактора газеты «Арыгон большевик» Хадзбатыра Тотрова, а заведующего отделом литературы и искусства - Барона Боциева.

В начале тридцатых шло становление молодой осетинской советской литературы. Партийный лидер Северной Осетии активно участвовал в поддержке этих процессов. Так, когда был сформирован оргкомитет Союза писателей Северной Осетии во главе с Сарматом Косирати, он в декабре 1933 г. провел специальную встречу руководящих работников области с литераторами, которые смогли на ней высказать все свои наболевшие проблемы без каких-либо ограничений и регламента. Достаточно сказать, что обстоятельный разговор в обкоме завершился только за полночь, а по его итогам была сформирована комиссия, которая в пятидневный срок должна была представить предложения, направленные на существенное улучшение положения писателей.

Позднее, в марте 1934 г., выступая перед прибывшей во Владикавказ делегацией оргкомитета Союза писателей СССР и литературной общественностью, Демиховский так сформулировал свое кредо: «Хотя я не писатель, считаю необходимым выступить потому, что мы делаем с вами одно дело, борясь в Северной Осетии за выполнение культурных и хозяйственно-политических задач, борясь за то, чтобы область и в дальнейшем не только не отставала, но и завоевывала новые позиции, занимая передовое место».

Все это дало основание Коста Фарниону в апреле 1934 г. заявить: «Недавние решения наших директивных организаций обеспечивают советским писателям Северной Осетии все условия для создания больших художественных произведений. Можно сказать, что такого большого внимания, какое оказывают руководящие организации вопросам развития нашей литературы, не оказывалось никогда».

Интересно, что именно Фарниону было поручено выступить в газете «Пролетарий Осетии» с анализом положения литературных дел в преддверии пленума оргкомитета Союза писателей Северной Осетии. Суть в том, что за две недели до этого, 2 апреля 1934 г., состоялось следующее решение бюро Северо-Осетинского обкома ВКП(б):

«1. В связи с решением Юго-Осетинского обкома партии и оценкой, данной им книге под названием «Зæй», изъять ее из обращения по области. Отмечая, что в этой книге имеются отдельные стихотворения, которые не подходят к общей оценке, разрешить их переиздание.

2. Считать, что вопрос об отношении самого Фарниона к этой своей работе и антипролетарским настроениям, имеющимся в ней, исчерпывается заявлениями, сделанными им в ряде выступлений в печати и заявлений на данном бюро.

Одновременно бюро отмечает, что т. Фарнион недостаточно решительно вскрывает свои ошибки, что требует от него дополнительного анализа и решительной критики в печати и выступлениях ошибок, имевшихся в его творчестве в тот период».

Так изданный еще в 1930 году сборник стихов Фарниона «Лавина» стал в 1934 г. запрещенным. И если на самом писателе в тот период это не отразилось (дело завершилось товарищеской критикой, и он даже был избран в правление писательской организации Северной Осетии и в числе четырех человек - на первый съезд писателей СССР), то в грозовом 1937-м он поплатился жизнью за старые, и новые «грехи».

Демиховский неустанно заботился о том, чтобы общий образовательный уровень в автономной области оставался самым высоким в регионе. Венцом этих усилий стал первый выпуск аспирантов Северо-Осетинского научно-исследовательского института в мае 1934 г. Такого успеха на научном поприще не добилась ни одна из национальных областей Северного Кавказа. Осетия получила трех историков и двух специалистов в области языкознания и национальной литературы. Все они были премированы путевками в санатории собраниями сочинений В.И.Ленина (в 6 томах), Маркса и Энгельса (в 2 томах).

Давид Вениаминович и сам старался постоянно учиться, совершенствуясь, что называется, на ходу. Собственно, это вошло у него в привычку с тех самых пор, как он вступил на поле общественно-политической деятельности. И хотя в анкете партийный руководитель без стеснения писал, что имеет начальное образование 2 класса, а по профессии является столяром, он и по правописанию, и по чувству слова, и по умению сформулировать мысль, и по ораторскому искусству мог дать фору многим дипломированным деятелям. В этом убеждают и документы, находящиеся в Северо-Осетинском государственном архиве и Государственном архиве социально-политической истории в Москве. Сохранившиеся стенографические записи его выступлений и собственноручно сделанная редакционная правка ряда документов свидетельствуют об очень высоком уровне его гуманитарной подготовки.

В связи с этим любопытным является один из пунктов протокола заседания секретариата обкома партии от 28 февраля 1933 г.:

«Слушали: Предложение т. Демиховского.

Постановили:

1)Считать необходимым для приобретения литературы руководящими работниками обкома и райкомов установить ежемесячную выдачу денег для этой цели в следующих размерах: тт. Демиховскому, Хасиеву, Елбаеву, Салбиеву и Бадоеву по 25 руб., Гридневу, Баграевой Томаеву (секр. Обкома КСМ), Кокову, секретарям райкомов - по 15 руб.

2) Поручить кульпропу обкома практически организовать это дело».

Здесь уместно будет сказать еще об одном качестве Давида Вениаминовича Демиховского. Речь идет о бережном отношении к заслугам своих предшественников и тех, кто внес весомый вклад в развитие Осетии.

В декабре 1931 года скончался Казбек Борукаев, один из руководителей Северной Осетии в 20-е годы, член ЦИКа Союза ССР 3-го и 4-го созывов. Тогда нахождение во власти и собственная обеспеченность не были тождественны, нередко у партийных, советских и профсоюзных лидеров за душой не было ничего, кроме казенного имущества с инвентарными бирками. Так, естественно, оказалось и в данном случае, что проявилось очень скоро. Поэтому в апреле 1932 г. бюро обкома партии вынесло решение: возбудить ходатайство перед крайкомом ВКП (б) о назначении семье покойного (мать, жена, двое малолетних сыновей) персональной пенсии республиканского значения, а до оформления ходатайства поручить облисполкому, ввиду тяжелого материального положения, выдать единовременно 300 рублей.

Последнее предложение внес Демиховский. Так же он поступил и в августе 1932 г., когда при поездке на лечение в Кисловодск был ограблен председатель облисполкома К.Хасиев, проведя решение о безотлагательной материальной помощи главе правительства автономной области.

Руководитель Северной Осетии был инициатором установления пенсий старейшим писателям республики - Арсену Коцоеву и Георгию Цаголову, а также семье ушедшего из жизни поэта Созура Баграева. А когда в реализации решения произошла заминка, вновь вынес вопрос на бюро, обязав заместителя председателя облисполкома Д.Такоева в трехдневный срок принять исчерпывающие меры.

Давид Вениаминович быстро вошел в курс местных событий и постепенно все тоньше понимал нюансы самых чувствительных для осетинского народа вопросов. Так уже в июле 1932 года он выступил на секретариате областного комитета партии с инициативой об укреплении связи с Юго-Осетинской автономной областью. Имелось в виду развивать братские отношения как в хозяйственном и колхозном строительстве, так и по линии образования и культуры. Позже был утвержден план многостороннего сотрудничества, а затем и решение объединенной конференции Северной и Южной Осетии по вопросу языкового строительства. Демиховский также поддержал проведение объединенного съезда осетинских писателей во Владикавказе и сделал все, чтобы в 1934 году первый номер журнала «Мах дуг» увидел свет. 

Нью-Йорк, год 2008-й 

Однако о дальнейшей судьбе Демиховского узнать было не так просто. По крайней мере, во Владикавказе. И не только. Например, даже в сети Интернет о нем нет никаких данных.

Поэтому, как только мне стало известно, что жив его сын, тут же начались поиски. И они оказались успешными! В ответ на свой запрос 1 января нынешнего года я получил из Америки письмо от Феликса Давидовича Демиховского. Вернее, Демиковского. Этот казус прояснился быстро. «Произошло это еще в 1930 г. по ошибке при регистрации моего рождения в Ростовском загсе, - написал он мне из Нью-Йорка. - К сожалению, мои родители не обратили на это внимания, а я тоже увидел, лишь когда получал диплом об окончании Московского энергетического института в 1954 году. Мне пояснили, что обратиться с просьбой об изменении фамилии означает указывать во всех анкетах, что я менял фамилию. Мне, естественно, этого делать не хотелось, и я решил стать Демиковским».

С Феликсом Давидовичем у нас установилась регулярная переписка. Оказалось, что и он все последние годы пытается узнать как можно больше о своем отце, и что ему удалось познакомиться с целым рядом документов, проливших свет на многие обстоятельства, остававшиеся ранее неизвестными. Часть из этих материалов, а также ряд сохранившихся фотографий, он любезно прислал. Все это и позволило продолжить рассказ о судьбе человека, возглавлявшего Северную Осетию.

 Москва и Сталинград оказались несчастливыми

Демиховского вызвали на курсы марксизма-ленинизма при ЦК ВКП (б), организованные специально для руководящих партийных работников областного масштаба. Он уже находился в Москве, когда бюро Северо-Осетинского обкома партии 9 сентября 1934 г. освободило его от должности, избрав первым секретарем Казбека Бутаева. На том же заседании на период отпуска Е.Саралиева обязанности секретаря 1-го Владикавказского горрайкома ВКП (б) были возложены на Эсфирь Динер, члена партии с 1920 года, которая до горкома работала на ответственных должностях в отделе народного образования. Подчиняясь партийной дисциплине, жена Давида Демиховского, вместе с двумя маленькими детьми продолжала оставаться в столице Северной Осетии, ожидая, когда рассмотрят ее заявление о посылке на учебу на те же курсы. И вот 23 сентября обком утвердил ее кандидатуру в предстоящий набор с 1 января 1935 г.

Столичная жизнь Демиховских длилась недолго. Уже в июле 1935 г. по окончании политических курсов Давида Вениаминовича направили в Сталинград, где его избрали секретарем парткома завода «Баррикады». Он был основан в 1914 году и выпускал орудия крупного калибра. После реконструкции в начале 30-х годов завод стал крупнейшим предприятием оборонного комплекса с собственным металлургическим производством. Поэтому в апреле 1936-го произошли организационные преобразования, и партийные руководители столь крупных и особо значимых предприятий были возведены в ранг прямых назначенцев Москвы, получив звание парторгов ЦК ВКП(б и одновременно став секретарями райкомов партии, а Демиховский – еще и членом Сталинградского обкома. В городе на Волге продолжила свою партийную карьеру и Эсфирь Динер, которая заведовала парткабинетом Краснооктябрьского райкома партии.

Но время на дворе стояло совсем другое. По всей стране все больше выявлялось врагов Советской власти, причем, поводами для суровых выводов часто служили не реальные прегрешения, а одно неосторожное слово или стремление кого-то проявить такую бдительность, которая не снилась и самим сотрудникам НКВД. Тучи сгустились и над Давидом Демиховским. 

28 августа 1936 г. «Сталинградская правда» поместила материал о троцкистах на заводе «Баррикады». Как газета попала к т. Гуляеву, преподававшему историю партии в Москве, можно только догадываться. Но фактом остается то, что после прочтения публикации преподаватель взялся за перо и написал секретарю Сталинградского крайкома ВКП (б) И.Варейкису и заведующему организационно-партийным отделом Г.Маленкову.

«Сталинградская правда» в номере от 28.08.36 поместила сообщение о разоблачении контрреволюционной троцкистско-зиновьевской своры – Мухиной, Романова и др. на заводе «Баррикады».

Думается мне, что в этой связи следует обратить серьезное внимание на парторга завода Демиховского. Не исключена возможность или его участия или прямого попустительства в свивании раскрытого НКВД осиного троцкистского гнезда на заводе «Баррикады».

Некоторые факты из недавнего прошлого Демиховского дают основание для таких подозрений.
Я преподаватель истории партии. С января по июль 1935 года Демиховский учился в руководимой мной группе на курсах марксизма-ленинизма (Москва) в так называемой особой группе для партработников областного масштаба.

За время этой учебы Демиховский произвел на меня впечатление человека, у которого в мозгах «шевелится» какой-то троцкистский «червяк»… И этот «червяк» дает себя знать, несмотря на большие «дипломатические» способности Демиховского.

По моим наблюдениям Демиховский не раз проявлял на занятиях какую-то нервозность, когда речь заходила о разоблачениях прошлого и настоящего Троцкого и троцкизма. Иногда эта нервозность выливалась в прямые и вместе с тем искусно замаскированные выпады против партии.

Так, например, при изучении II съезда партии в той части, где идет разоблачение махрового меньшевизма Троцкого с первых дней его (Троцкого) политической «карьеры», Демиховский на занятиях постарался своеобразно ослабить отвратительное впечатление о Троцком.

Демиховский принес на заключительный семинар протоколы II съезда, переизданные в 1922 г., и в своем выступлении «вскользь», «наивно», полушутливо уколол партию, подчеркнув, что в 1922 г. в предисловии к протоколам вот как писали о Троцком периода II съезда. Иначе говоря, дал понять, что в 1933 г. (а мы занимались по протоколам 1933 года издания) не так, мол, пишут, как писали в 1922 г.

Второй случай более серьезный.
Изучали мы гражданскую войну в СССР 1918-1921 гг. В этой теме со всей серьезностью была уяснена группе вся губительность троцкистской «стратегии» на различных фронтах гражданской войны. Одновременно показаны были блестящие образцы сталинской стратегии в гражданской войне и замечательные заслуги товарища Сталина в ликвидации походов Антанты.

Слушатели группы – Пидсуха, Голубков, Айтматов и др., пересказывая славные страницы боевых дней гражданской войны, с любовью и восхищением говорили на семинаре об изумительном мастерстве, о гениальности товарища Сталина, проявившихся при разгроме Деникина, Юденича и т.д.

Демиховскому, видимо, это не пришлось не по вкусу. Поэтому он выкинул такой трюк. Обойдя в своем выступлении роль товарища Сталина, в свою речь, посвященную другим вопросам, вдруг, как бы случайно, «вклеил» (в нее) пересказ гнусной троцкистской инсинуации из белоэмигрантской книжки Троцкого «Моя жизнь». Пересказ якобы инцидента между Лениным и Сталиным в 1919 году, в момент награждения т. Сталина орденом Красного знамени.

Искусно вуалируя свой гнусный сарказм наивностью дамы, приятной во всех отношениях, Демиховский постарался «всунуть», что вот де Троцкий в своей книжке пишет, что когда очередь дошла до Сталина (получать орден), то якобы Ленин, показав пальцем на Сталина, спросил сидевших членов РВСР: «А этому за что?»

И тут же Демиховский не преминул сообщить, что и Троцкий, как он де пишет, в этот же день или в том же 1919 году был награжден орденом Красного знамени.

Для чего потребовался Демиховскому пересказ этой отменной контрреволюционной пошлятины, и именно в этот момент, когда шла речь о заслугах товарища Сталина в гражданской войне? Для чего, наконец, потребовалось Демиховскому сообщить группе, что Троцкий был тоже награжден.
Думаю, двух мнений быть не может. Ясно для чего!

Еще один «случай». Проходили мы тему – «Итоги первой пятилетки». В докладе на январском (1933 г.) Пленуме ЦК ВКП(б) товарищ Сталин докладывает о выполнении плана на 93,7% по всей промышленности и на 108% по тяжелой индустрии.

Применительно к этому Демиховский с видом школьника 1-й ступени задает опять вопрос: «А как понять указание товарища Сталина на XVI партсъезде о том, что мы должны добиться выплавки чугуна 17 миллионов тонн в год? Когда к концу первой пятилетки мы выплавляли 10 либо 11 миллионов тонн?».

Если бы Демиховский был слушателем школы политграмоты для малограмотных кандидатов партии, тогда бы этот вопрос был правомерен. Не понял человек, что речь шла об общих перспективах металлургии, но Демиховский достаточно образованный человек, был на ответственной областной партработе, имеет партстаж 15 лет.

Цель такого вопроса становится тем более ясной, если знаешь, что он поставил этот вопрос как раз тотчас же, как мною было показано, как товарищ Сталин замечательно развеял в пух и прах троцкистскую демагогию о троцкистах как сверхиндустриализаторах, разоблачив троцкистскую «теорию» потухающей кривой и пригвоздив троцкистов к позорному столбу как «поганеньких минималистов» (доклад т. Сталина на XVI съезде ВКП(б)).

Знаменательно также и то, что Демиховский «приставал» с этим вопросом еще до семинара к слушателям (об этом сообщил слушатель Пидсуха), которые менее его политически развиты, и требовал ответа на этот вопрос.

Поскольку все эти выходки Демиховского мне показались весьма подозрительными, постольку я доложил о них заведующему ОРПО ЦК ВКП(б) тов. Маленкову летом 1935 года до откомандирования Демиховского куда-либо на работу.

В свете новых фактов, о которых сообщает «Сталинградская правда», считаю своим партийным долгом поставить вновь вопрос о

Демиховском.

Л.М.Гуляев

7 сентября 1936 г.

Донос (причем, инициативный), целый ряд выражений в котором могли бы войти в энциклопедию изысканно циничной лжи, наглядно показывает, что в ту грозную эпоху ни один человек не был ни от чего застрахован. Давид Вениаминович объяснял, что те, кого обвинили в причастности к троцкизму, работали на заводе «Баррикады» задолго до его приезда. Но самое страшное заключалось в инерции безумия: если обвинение было вброшено, неважно, подкреплено оно было реальными фактами и доказательствами или нет, машина уничтожения человека начинала неотвратимо вращаться. «Отмыться» от навета при таких обстоятельствах удавалось очень редко. Демиховский попытался это сделать, написав в крайком и Маленкову. Вот выдержки из этого документа.

«Я ознакомился с письмом Гуляева, адресованного в ЦК партии и крайком по поводу меня. Ответить на это письмо довольно сложно потому, что Гуляев по существу говорит обо мне не в порядке сомнения или даже подозрения, а как о явном троцкисте. Получается так, что на протяжении нескольких месяцев в нашей группе по изучению истории партии боролись две силы. Гуляев, учивший нас Ленинско-Сталинскому пониманию истории партии, и я, ловко использовавший занятия для пропаганды троцкизма, защиты Троцкого и дискредитации партии и ее руководства во главе с товарищем Сталиным. Эта «борьба» длилась все время и кончилась его, Гуляева, заявлением зав. ОРПО ЦК т.Маленкову. Тот не поверил или не обратил внимания, или я сумел ловко опутать его и ЦК. Меня послали на руководящую работу, и вот результаты… я пригрел врагов. Трудно члену партии, хоть капельку любящему свою партию, преданному ей, спокойно формулировать против самого себя эту чудовищную концепцию. Но документ имеется…

Признаюсь по-честному, я и сейчас не пойму, что же мне не нужно было задавать вопросов, когда мне что-либо было неясно? Какой же смысл учебы? Причем учился-то ведь я в особой группе при курсах марксизма, товарищи по учебе были ответственные партийные работники, секретари и члены бюро областных комитетов. Я исходил из того, что как я, так и др. товарищи, достаточно проверенные ЦК партии на практической работе, в этом кругу можно совершенно свободно, не опасаясь, что кто-либо так истолкует мои вопросы, задавать их, выяснять то, что неясно и т.д. …

Говорил я также об этом с другими преподавателями: т. Дворкин, преподаватель по политэкономии, т. Черемных – по философии, оба они решительно заявили, что считают возмутительным такое нетоварищеское отношение со стороны преподавателя, и как люди, изучившие меня на протяжении прохождения курса, могут совершенно определенно заявить, что никаких данных для такой оценки меня они, по крайней мере, не имеют, и что пытливость, любовь к тому, чтобы докопаться до корней вопроса, они расценивают, только лишь как положительное качество.
       Вот и все. Вывод какой? Или Гуляев страдает «пинкертонщиной» в кубе и действительно решил проявить таланты таким путем и «ловить» троцкистов в особой группе, или что, может, еще хуже… Гуляев, насколько я знаю, «проштрафившийся» в недавнем прошлом, хочет доказать свою исключительную бдительность, стреляя из пушки по воробьям…

Повторяю, я считаю, что все это в лучшем случае какое-то безобразное недоразумение… Немыслимо работать на руководящей работе парторгом Центрального Комитета на важнейшем оборонном предприятии, если имеется хоть малейшее сомнение в этом направлении. Я полагаю, что и у крайкома, и у Центрального Комитета достаточно данных для того, чтобы определить свое отношение ко мне. Во всяком случае, если имеются какие-либо сомнения, мне ни одного дня нельзя оставаться на этой работе.

Демиховский.

28 сентября 1936 г.»

На этом документе имеется виза Г.Маленкова от 3 октября 1936 г., а на письме Гуляева – резолюция следующего содержания (написанная, видимо, рукой одного из работников ЦК):

«В архив. Во время проверки на месте работы т. Демиховского, а также его прошлой работы, нет никаких данных, которые бы вызывали сомнение и ставили вопрос о его деятельности в троцкистской оппозиции. 25 декабря 1936 г. Подпись неразборчива».

Казалось бы, можно вздохнуть с облегчением: справедливость восторжествовала. Однако практика тех лет свидетельствовала: если кто-то однажды попадал в орбиту подозрения, то только чудо или невероятное стечение обстоятельств могло отвернуть от человека карающий меч. Если бы Демиховский действительно был бы в чем-либо виновен, то его «съели» бы в два счета. Он продолжал мужественно держаться, но, как опытный человек, как партиец с большим практическим стажем, понимал, что не сможет противостоять порочной системе. А если нельзя спасти себя, то надо спасать семью.

В сентябре 1937 года Давида Вениаминовича исключили из партии. В этот критический момент он настоял на том, чтобы Эсфирь Борисовна вместе с детьми немедленно уехала из Сталинграда. Куда люди стремятся в трудной ситуации? Конечно же, туда, где им было комфортно, где они чувствовали себя уверенно и хорошо. Таким спасительным островком для Демиховского представлялся только Владикавказ. Он и супругу убедил в том, что сам тоже непременно вернется в Осетию, как только будет рассмотрена его апелляция. Она сделала вид, что поверила. Ради детей. Ради их будущего.

                                        И снова Владикавказ
      В семье Демиховских подрастали два сына – Леонид, 1924 г.р., и Давид, шестью годами младше. Пока добирались, Эсфирь Борисовна Динер, как могла, успокаивала их, обещая, что отец приедет вслед. Она благополучно довезла детей до Владикавказа. Куда идти? Что делать? Решение она наметила еще в дороге и, собравшись с духом, постучала в знакомую дверь – ту, в которую Демиховские три года входили без стука. Теперь в их квартире в центре города жил Павел Антонович Монич, с которым Демиховские были дружны. Но то было давно, а как поведет себя он в изменившейся ситуации, тем более являясь прокурором Северной Осетии?
     Дверь открыл сам Монич. Эсфирь Борисовна не стала ничего скрывать, объяснила все, как есть, и он без колебаний предложил ей на какое-то время занять одну из комнат. А затем Э.Б.Динер удалось невозможное: она устроилась на работу старшим консультантом в Нарокмюст и добилась, что ей с детьми выделили 2-х комнатную квартиру в общем дворе по ул. Цаголова, 10.
     Между тем из Сталинграда пришли недобрые вести. Давида Демиховского все-таки арестовали. Был ли суд, какой вынесен приговор, близкие не знали. Но при любом раскладе оставалось фактом, что теперь они являлись членами семьи «врага народа». И это аукнулось очень быстро.